«Монстры: История Эда Гина»: стоит ли смотреть новый хоррор, где снова жалеют убийцу?

На Netflix вышла третья часть антологии Райана Мёрфи и Иэна Бреннана «Монстры», посвящённая делу печально известного некрофила и расхитителя могил Эда Гина. Создатели снова балансируют между документалистикой и чистым безумием — но в этот раз решили окончательно оторваться от реальности.
Сериал переносит зрителя в Плейнфилд 1940–50-х. Эд Гин (Чарли Ханнэм) живёт с фанатично религиозной матерью, которая внушает сыновьям, что женщины — воплощение греха. После её смерти Эд остаётся один на один со своими демонами: примеряет мамино бельё, раскапывает могилы и собирает «трофеи» из человеческих тел.
Когда полиция находит в его доме тела и предметы, сшитые из кожи жертв, Гин становится одним из первых маньяков, вдохновивших весь американский хоррор — от Психо до Техасской резни бензопилой.
Если первый сезон «Монстров» показывал внутренний мир Джеффри Дамера, а второй — рассуждал о «правде» дела братьев Менендес, то третий превращается в кэмповый некрохоррор. Реальные события здесь лишь каркас: Иэн Бреннан (Мёрфи ограничился ролью продюсера) смело переписывает факты, смешивая документальные элементы с фантасмагорией.
Эд оказывается на вечеринке у нацистки Ильзы Кох, видит призраков евреев и цитирует сцены из фильмов ужасов. Ханнэм играет Гина с неожиданной эмпатией — как растерянного извращённого ребёнка, потерявшего связь с реальностью. Но эта попытка психологизма тонет в общей вульгарности: маниакальные эпизоды показаны с эстетикой эротического триллера, а сцены некрофилии выглядят подозрительно «глянцево».
Создатели, похоже, снова попали в собственную ловушку. Обвиняя массовую культуру в романтизации убийц, они сами делают из Гина притягательного антигероя. Даже внешне — мускулистый, красивый, уязвимый — он больше похож на героя готической драмы, чем на чудовище.
Отдельная сюжетная линия посвящена якобы «роковому» роману Гина с Аделайн Уоткинс (Сюзанна Сон) — женщиной, с которой он в реальности был просто знаком. В сериале она становится катализатором безумия, будто именно она толкнула его к преступлениям.
В середине сезона авторы вдруг решают атаковать саму идею хоррора. На экране появляется Альфред Хичкок (Том Холландер), которому вменяют в вину «узаконивание насилия» в кино. Далее — «Техасская резня бензопилой», «Молчание ягнят», даже отсылка к «Охотнику за разумом». Кажется, Бреннан обвиняет весь Голливуд в эксплуатации образа маньяка — но при этом сам делает именно это, и с удвоенным энтузиазмом.
«Монстры: История Эда Гина» — не столько криминальная хроника, сколько извращённое зеркало, в котором массовая культура смотрит на собственное увлечение злом. Сериал одновременно осуждает насилие и наслаждается им, спорит с Хичкоком, но копирует его методы, делает вид, что анализирует, — и тонет в кровавом спектакле.
Да, это зрелище гипнотизирует — но не из-за смысла, а из-за своей чудовищной откровенности. Если Мёрфи и Бреннан хотели показать, что публика сама создаёт своих монстров, у них получилось.