Всё о творчестве режиссера Романа Михайлова – автора нового сериала «Путешествие на солнце и обратно»

Роман Михайлов — режиссёр, писатель, математик и профессор Российской академии наук — человек, создающий уникальную вселенную из фильмов, книг и спектаклей. Его новый сериал «Путешествие на солнце и обратно» переносит зрителей в 1990-е через коллективный сон.

1990-е

Михайлов видит 1990-е не через клише бандитских разборок, а как эпоху нежности и коллективного сна. «Путешествие на солнце и обратно» с молодыми актёрами — Марком Эйдельштейном, Олегом Чугуновым, Марией Мацель — не столько рассказывает историю, сколько погружает в ритмическое состояние, где драки, рейвы и крики сменяются убаюкивающим потоком. «История происходит за закрытыми шторами. Музыка и ритм помогают это выразить», — говорит режиссёр. Его 90-е — это симфония маленького сообщества, где живые и ушедшие друзья сливаются в общем сне.

Кино как сон

Для Михайлова кино — это способ транслировать сны, личные и коллективные. «Кино существовало всегда, это сны. Через 30 лет люди увидят наш сон о 1990-х, как мы видим сны Эйзенштейна о штурме Зимнего», — объясняет он. Его сериал — мост в будущее, где новое поколение воспримет 90-е через его эстетику.

Коллективный сон, по Михайлову, — это общее чувство, связывающее людей через неуловимые нити. Вспоминая детство 1980-х в хрущёвке, он говорит о благодати, связывающей людей и небо, но разрушаемой официозом. «Школа, идеология — это бред. Реальность была в ковре, хрустале, портретах на стенах. Данность мира достаточна для познания и спасения», — утверждает он. Его кино и проза — попытка выразить эту интимную метафизику, русский миф, где живые и мёртвые связаны.

Учителя и маргиналы

Михайлов учился у маргиналов — людей с тяжёлой судьбой, но чистотой и честностью. Один из них, бывший зэк, стал для него ориентиром в вопросах доверия и понимания мира. В науке и в Индии он тоже находил наставников с оригинальным видением. «Эти люди дарили мне тепло и знания. Мы вместе работали над сериалом», — говорит он.

Метод

Режиссёрский метод Михайлова — ролевая игра и отказ от жёсткого сценария. Актёры привносят живой опыт, который невозможно сымитировать. «Если режиссёра ничего не удивляет на площадке, выходит сухо. Я реву, ползаю, бьюсь в экстазе за плейбэком», — признаётся он. Иногда реальность вторгается в съёмки: сцены панических атак из сериала отразились на самом Михайлове, вызвав у него схожие переживания.

Его актёры — Марк Эйдельштейн, Олег Чугунов, Фёдор Лавров — друзья, с которыми он делится жизнью. «Дружба — это благословение. Мы болтаем, советуем друг другу, танцуем брейк на Арбате», — говорит он, сравнивая свою работу с традицией Бергмана и Тарковского, где режиссёр и актёры становятся семьёй.

Математика как поэзия

Михайлов, решивший десятки математических проблем, включая задачу размерных подгрупп, видит математику не как науку, а как поэзию или «номадический сленг». «На границе явного и неявного живут паттерны, как змейки, которые я высвечиваю. В искусстве я делаю то же самое — раздуваю паттерны в сценарии и пьесы», — объясняет он. Его дневники 30-летней давности показывают: интерес к юнгианским синхрониям, Востоку и новым языкам остаётся неизменным.

Индия и вера

Индия стала для Михайлова второй родиной. Изучая хинди, санскрит и индийскую философию, он погрузился в местную культуру. В 2003 году в Аллахабаде он пережил духовный переворот, вернувшись к христианству. «Я шёл по дороге, и что-то коснулось меня сверху. Я сказал: „Я верую во Христа“», — вспоминает он. С тех пор он читает Новый Завет и видит свои фильмы как часть христианской жизни — поиск божественных искр в мире.

Церковь, свобода и сказки

Михайлов живёт аскетично, избегая излишеств, и проповедует веру личным примером. Церковь для него — сложный организм, где есть и святость, и бюрократия. «Христианство — это свобода общения с Богом, а не навязывание правил. На литургии мы за одним столом со Христом, вне времени», — говорит он. Его интерес к сказкам — русским, индийским — связан с идеей расколдовывания мира через любовь. «Мир болен, заколдован. Любовь — матери к сыну, человека к человеку — преодолевает смерть и время», — утверждает он.

Живые и мёртвые

Связь с ушедшими — ключевой мотив творчества Михайлова. «Мы вместе плачем, горюем, радуемся. Умершие снятся, они в памяти, на портретах, в молитвах», — говорит он. В его детстве кладбище было частью быта, а в культуре он видит переплетение миров живых и мёртвых, особенно в русской традиции, у Платонова или богоискателей.